Писатель-фантаст Денис Морозов

- Ох, доберусь я до них! – сжимая от ярости кулаки, выкрикивал Гнилозуб.

Из его рта брызгала слюна, хвост в бешенстве метался по мокрому дну ялика, а вздыбленные усы ходили ходуном.

- Вы, ваше высокородие, лучше до весла доберитесь. А то мы с его святейшеством уже из сил выбились грести, - недовольно перебил его Твердолоб.

- У меня уже волдыри на ладонях, - пожаловался Муровер.

- А кто на корме будет сидеть? – возразил магистр. – Кто будет править? Махать веслами – ума много не надо. А вот выбирать верный путь – тут нужна голова. На корабле главный – кормчий.

- На двухвесельном ялике не нужен кормчий. Да и кормового весла у нас нет. Все равно вы сидите и ничего не делаете, - настаивал Твердолоб.

- Давай я погребу, если ты такой неженка! – с раздражением выплюнул из себя Гнилозуб и сменил охранника на скамье.

Однако стоило ему несколько раз погрузить весло в воду, как на его толстых боках выступил пот, а с носа закапали крупные капли.

- Ну вот, доигрались! – плаксиво сказал магистр. – Теперь у вашего босса тяжелое истощение. Не будет меня – куда вы все денетесь?

Твердолоб тяжко вздохнул и взял у магистра весло. Довольный Гнилозуб вернулся на корму и снова пустился строить мстительные планы о том, как он разделается с этим вредным студентом и этой испорченной альбиноской, которую он хотел облагодетельствовать, а она, марамойка такая, отплатила ему черной неблагодарностью.

- Нет, дальше так невозможно! – бросил весло Твердолоб. – Уже сколько гребем, а берега все не видно.

- Потерпи, дружок, - попытался утешить его Муровер. – Течение само несет нас к Крысиному гнезду. Нужно только держать лодку в струе.

Над головами у них начала виться небольшая стая чаек. Одна из птиц села на борт и уставилась на блестящую медную кирасу охранника, которую тот не хотел снимать даже посреди моря.

- Давайте поймаем ее и съедим! – предложил Гнилозуб. – Сколько времени мы уже без еды? Я изголодался.

- Потерпите, ваше высокородие, - терпеливо сказал Твердолоб. – Раз птицы летают, значит, суша недалеко.

Охранник не ошибся: вскоре над горизонтом показалась темная полоска земли, прикрытая туманной дымкой облаков. Магистр вскочил на корме и принялся подпрыгивать, пытаясь получше разглядеть ее.

- Мы доплыли! Мы дома! Ну, теперь держитесь, враги! – вопил он.

- Перестаньте раскачивать лодку! – недовольно прикрикнул на него кирасир. – Глупо будет утонуть, когда до берега осталось всего ничего.

 

 

Крысиное Гнездо с его каменной цитаделью располагалось в двадцати крысомилях от Изумрудного берега. Чтобы добраться до него, нужно было подняться вверх по течению Мышиного ручья, на котором гремела крупнейшая судоверфь. Тут день и ночь стучали топоры и звенели пилы, перекликались мастера и опытные корабелы.

Едва войдя в русло Мышиного ручья, гребцы на ялике почувствовали сильное встречное течение и бросили весла.

- Нет, я так больше не могу! – сказал Твердолоб, вытирая пот, стекающий из-под медного шлема. – Давайте сходить на берег.

Муровер судорожно начал поправлять свои подштанники и озираться по сторонам – не видит ли кто его жалкое состояние? Но Гнилозуб и не думал обращать внимание на тревоги своих попутчиков. Он первым соскочил на заболоченную почву и по-хозяйски зашагал вверх, вдоль течения реки. Епископ, придерживая рукой спадающую лямку, поторопился за ним, а Твердолоб отстал, пытаясь привязать ялик к кусту.

Через полчаса быстрой ходьбы до слуха путников донесся визг пил, вгрызающихся в древесные стволы, и веселый стук топоров. За излучиной их глазам открылась неожиданная картина. Строительные леса уносились ввысь на несколько ярусов. По дощатым перекрытиям сновали мастера с инструментами и корабельной оснасткой. За их плотной паутиной виднелись борта красавца-галеона – такого большого, какого Гнилозубу и его спутникам еще не приходилось видеть. На корме корабля высилась надстройка, в которой полным ходом шла отделка кают капитана и пассажиров. На палубе уже устанавливали мачты, к которым прилаживали поперечные реи. На носу корабля красовалась фигура морского царя, грозно тянущего трезубец в морскую даль.

Увидев эту картину, Гнилозуб остановился так резко, что его спутники налетели на его спину.

- Не будем задерживаться! – жалобно простонал Муровер, испугавшийся, что посторонние увидят его в столь неприглядном виде.

Но Гнилозуб даже ухом не повел на его просьбу.

- Мне нужен этот корабль! – решительным голосом заявил магистр, оборачиваясь к растерявшимся товарищам. – На нем мы вернемся в море и передавим наших врагов, как мышей. Мы расправимся и с этими вероломными пиратами, и с коварным студентом. Но самое главное – я спущу наконец с этой заносчивой альбиноски ее белую шкурку и выставлю ее напоказ перед зданием ратуши. И пусть только кто-нибудь пискнет издевку в мой адрес. Весь город узнает, что я не прощаю тех, кто посмел мне противиться!

 

 

Городской совет собрался в ратуше рано утром, не дожидаясь, пока на площади скопится праздношатающийся народ. Члены совета сидели невыспавшиеся и насупленные. Их торжественные кафтаны синих, зеленых, оранжевых и фиолетовых цветов, перевязанные разноцветными лентами, были небрежно распахнуты. Под кафтанами виднелись камзолы с сорочками, расшитые позолоченными нитями. У многих на пальцах сверкали перстни с драгоценным зеленым стеклом, обточенным морскими волнами.

Бургомистр Серобок поднялся из-за стола, тянущегося через весь зал, и отодвинул подальше кресло с высокой спинкой.

- Почему мы собираемся в такую рань? На улице еще темно, - недовольно проговорил магистр Артуй, один из старейших членов совета. – Мы что, заговорщики?

- Народ сильно волнуется, - ответил ему Серобок. – В селах неурожай, зерно подорожало. Хозяйки не могут запасти на зиму овес и ячмень, им приходится собирать дикие одуванчики, а от них во рту стоит горечь. Любая плохая новость – и вспыхнет восстание. Мы должны быть особенно осторожны.

- А что мы можем сделать? – вступил в разговор молодой Златохруст, наследник богатого рода. – Начало лета выдалось холодным, а после наступила жара с засухой. Урожай зависит от погоды, а не от нас.

- Но именно мы должны заботиться о благополучии города, и именно нас народ будет обвинять во всех бедах, - возразил ему Серобок.

Старый Артуй поправил на груди фиолетовую ленту с большим орденом Земледела, прокашлялся в кулачок и заметил:

- Народу нужна ритуальная жертва. Нужно скормить толпе одного виноватого, пока нас не съели всех до последнего.

- И кого же ты скормишь толпе? – ехидно спросил бургомистр. – Может, кого-то из тех, кто сидит за этим столом?

- Того, кого народ и без нас считает самым большим мироедом, - негромко сказал пожилой магистр.

Все сразу поняли, о ком идет речь, и замолчали. Никто не хотел первым произносить имя могущественного Гнилозуба.

- А чего нам бояться? – решился заговорить молодой и неопытный Златохруст. – Мы все знаем, как этот толстяк разбогател. К тому же, он куда-то пропал. Пока его нет, момент самый удобный. Объявим, что это он во всем виноват – народ клюнет.

Собравшиеся разом загомонили, выражая свое одобрение. Серобок почувствовал их единодушие, перестал колебаться, и, стукнув по столу кулаком, решительно проговорил:

- Быть по сему. Послезавтра начинается ярмарка по случаю праздника Мудрого Земледела. Зерна и припасов навезут в изобилии, народ будет доволен. Там, на площади, и объявим об исключении Гнилозуба из магистрата. Только бы горожане на этом угомонились, и не принялись бы после за нас!

 

 

Деревянные ворота Дубового города никто не охранял. Тяжелые створы, окованные железом, были распахнуты настежь, гостеприимно приглашая любого желающего. Стражи поблизости не было, хотя по уставу не менее двух караульных должны были проверять всех входящих и выходящих.

Твердолоб набычился, ударил кулаком себя в грудь, отчего его кираса зазвенела, и прорычал в усы:

- Ах вы, лодыри! Ну погодите, я вас научу устав соблюдать!

- Все могло быть и хуже! – уныло проговорил Муровер. – Кто бы нас пропустил в таком виде?

- Меня бы пропустили, - мстительно проговорил начальник охраны. – Начальство нужно узнавать даже с завязанными глазами!

Они вошли на посад и застучали когтями по деревянным мосткам, накиданным поверх уличной грязи. Из-за заборов начали выглядывать любопытные горожане и стрелять в них глазами. Мальчишки швыряли в них комьями грязи и тут же убегали. Самые смелые останавливались на безопасном расстоянии и принимались издалека дразнить оборванных путников, выкрикивая обидные насмешки.

- Ах вы, негодники! – рассердился Гнилозуб. – Если б вы только знали, на кого разеваете пасть!

Однако мальчишки, и, что еще хуже, взрослые, кажется, прекрасно это знали. Они узнавали магистра по куцей бурой шерсти и толстым бокам, колышущимся, как волны прилива. Что точно не могло обмануть их – так это сверканье его золотой коронки, когда он оскаливался, чтобы ответить на оскорбления.

- Посмотрите, как ободрали нашего олигарха! – зубоскалили горожанки, распахивая калитки и высыпая на улицу. – Что-то вы отощали, ваше высокородие! А где ваш роскошный кафтан? Неужто пришлось продать его за долги?

- А кто это рядом с ним? – присоединялись к хохоту их мужья. – Начальник стражи в своих блестящих доспехах? Наш доблестный рыцарь без страха и упрека? Кто ж это вас так помял, сударь? Кто посмел поднять на вас мохнатую лапу?

Твердолоб огрызался и тихо рычал от злости. Но больше всего насмешек досталось епископу – его распознали только по посоху, который он судорожно сжимал в руках.

- Вот это да! – вопила молодежь, заливаясь от восторга. – Его святейшество в драных подштанниках! Так вот как выглядит Орден Тихого Прикосновения с исподней стороны! Вот и вскрылись наружу все святейшие тайны!

Муровер зажал ладонями глаза, чтобы не видеть оскорбляющих его горожан, и тихо бормотал себе под нос:

- Позор! Какой позор!

Осмелев, дети осыпали их комьями грязи, отчего шерсть Гнилозуба тут же забилась пылью. К детям присоединились и взрослые, и тут уже в магистра и его спутников полетели камни. Пару раз они звякнули о медную кирасу охранника, вызвав взрыв его гнева. Но грозный кирасир не испугал, а только еще больше раззадорил насмешников.

- Что вы делаете? – попытался пристыдить их епископ. – Ведь мы стараемся ради вас! День и ночь печемся о ваших телах и душах!

- Хорошо же печетесь! – орало простонародье. – Вон как разжирел этот толстый боров! Живет в мраморном дворце, окруженном охраной, а нас загнал в сырые норы и ободрал до нитки! Думает, что весь город ему принадлежит! А что остается нам, горожанам?

Потоки камней и грязи становились все гуще. Забыв о приличиях, Гнилозуб опустился на четвереньки и припустил вперед во весь опор. Твердолоб с Муровером последовали за ним. Они вихрем промчались через посад, нырнули в тоннель и оказались в цитадели, окруженной каменными стенами с высотными башнями. Здесь охрана уже не дремала. Твердолоба тут же узнали по его медной кирасе со скрещенными алебардами. Охранники лихо подтянули хвосты и взяли лапами под козырьки шлемов.

Однако горожане не унимались. Насмешки и комья грязи продолжали лететь в Гнилозуба со всех сторон. Он припустил по Центральной улице, нырнул в широкий проход под Парадной Аркой и выскочил на Рыночную площадь, на которой народу было – не протолкнуться. На его счастье, мраморные ступени его дворца виднелись совсем рядом, справа от арки. Однако чтобы добраться до них, ему пришлось проталкиваться сквозь толпу, в которой каждый норовил выдрать клок шерсти из его бока.

Пожилой дворецкий Долгопят в зеленой ливрее с красными отворотами уже сбегал вниз по ступеням, чтобы вызволить хозяина из беды.

- Лапы прочь, грязная чернь! – орал Долгопят, расталкивая горожан. – Пропустите хозяина! Он у себя дома!

- Наш город – наш дом! – кричали в ответ бабы и мужики, забывшие о покупках и сгрудившиеся вокруг магистра. – На площади – мы хозяева, а не этот мироед!

Схлопотав пару раз по голове плетеными корзинами, Долгопят все же протолкался сквозь толпу, подхватил падающего Гнилозуба, у которого подкосились лапы, и потащил его ко дворцу. На крыльце он набросил ему на плечи парадный мундир с позолоченными галунами, прикрыв забитую грязью шерсть со следами выдранных клочьев.

Гнилозуб уже не мог идти сам. Его хвост безвольно волочился по ступеням, пока Долгопят на спине поднимал его к широким дверям.

- Ах вы, смерды неблагодарные! – тихо шептал магистр, оглядываясь на разошедшуюся толпу. – Вы у меня еще пожалеете! Я покажу вам, кто хозяин этого города! Я заставлю вас заплатить!

 

 

Окна мраморного дворца выходили на площадь. Народ и не думал расходиться – горожане стояли под окнами и осыпали магистра издевками, хотя он не показывался. Долгопят вызвал дополнительную охрану из караульной казармы, расположенной неподалеку, по ту сторону арки. Стражи, закованные в доспехи, выстроились в плотную цепь и принялись оттеснять горожан алебардами.

А дворецкий уже разводил огонь в печи под просторной купальней, наполненной теплой водой.

- Как они могли так со мной? – выкрикивал Гнилозуб, скалясь от ярости. – Ведь я – Первый магистр! Я – почетный гражданин Крысиного гнезда и председатель Торговой Палаты! А они кто? Оборванцы, холопы, смерды! Да я их на фарш пущу!

- Тихо, тихо, ваше высокородие, - бормотал Долгопят, окуная его в воду и натирая душистым мылом. – Утихомирьтесь, во имя Мудрого Крысолапа! Пока вас не было, по площади бродили гнусные слухи.

- Что за слухи? – насторожился магистр.

- Болтали, будто городское правление хочет свалить на вас вину за все беды, - с готовностью принялся докладывать дворецкий. – Будто бургомистр хочет выдать вас хвостом вперед простонародью, чтобы никто не подумал, что он против простых горожан. Будто бы Серобок пытается таким образом удержать свое место, которое у него непременно отнимут на следующих выборах, если цены на зерно не пойдут вниз.

- Ах, так им мои цены не нравятся? – оскалился Гнилозуб, обнажая золотую коронку. – А вот я взвинчу их до самых небес, чтоб они взвыли! Тогда они узнают, что такое настоящие цены. Я контролирую две третьих рынка, стоит мне сказать слово – и любой товар тут же исчезнет с прилавков. Посмотрим, что тогда эта смрадная чернь скажет про бургомистра! Поглядим, кто первым сбежит, поджав хвост!

Тут магистру пришлось умолкнуть, потому что Долгопят принялся бережно намыливать ему голову, и пушистая пена начала набиваться в рот. Однако долго молчать ему не пришлось – у входа в купальню уже начинали толпиться жены, которых разбудила шумная суматоха, вызванная беготней слуг.

Все двенадцать обитательниц гарема во главе с Мохночупой, исполнявшей обязанности старшей супруги, принялись заламывать лапы и голосить, как будто случился пожар и пропали их драгоценности.

- Ох, вас только мне не хватало! – поморщился Гнилозуб. – А ну, брысь отсюда!

Однако законные жены знали свои права. Преодолев отчаянное сопротивление Долгопята, Мохночупа прорвалась к купальне, в которой разнежился отяжелевший магистр, и принялась наседать на него:

- Ну а с нами что будет? О нас ты подумал? Вот попрут тебя из магистрата – куда все мы денемся?

- Ой, да не беспокойтесь, - отмахнулся магистр от старшей жены. – Я держал этот город в кулаке, и буду держать. А если кто-то мне помешает – то я сожму кулак еще крепче. Сидите себе в своих норах, и не высовывайте носа наружу.

Долгопят принялся выпроваживать дам, которые не желали сдаваться. Вода в роскошном бассейне, опускающемся ниже уровня пола, нагревалась все больше и больше. Гнилозуб размягчался и тяжелел, и в конце концов веки его сомкнулись, и он сам не заметил, как провалился в глубокий сон.

 

 

Двое стражников, стоящих перед входом в ратушу, вытянулись в струнку, едва завидев Гнилозуба в парадном мундире, перевязанном фиолетовой лентой. Наконечники их алебард уткнулись в небо, открывая ему дорогу. Не обращая на них внимания, Гнилозуб быстро поднялся по ступеням и ворвался в двери, за которыми простиралась широкая лестница, уводящая на верхние этажи.

Несмотря на ранний час, заседание городского совета уже шло полным ходом. Магистр Артуй докладывал, как идет подготовка к празднику Мудрого Земледела, который начинался как раз сегодня.

- В шесть часов вечера начнется театральное представление, - неторопливо рассказывал он. – Артисты городского театра разыграют драму «Земледел и ячменное зерно», в которой рельефно изобразят, как была вспахана первая пашня и взращено первое зерно…

- А почему только в шесть? – недовольно спросил бургомистр, который поднялся со своего места и нервно вышагивал вдоль стола за высокими спинками кресел. – Что, нельзя раньше начать?

- Раньше на площади будет ярмарка, - терпеливо объяснял ему пожилой Артуй. – Народ будет занят покупками, из сел соберутся торговцы, им будет не до театра. А вот ближе к вечеру у них все раскупят, народ успокоится и приготовится развлекаться.

- Нельзя ли избежать толкотни? – беспокойно дергая хвостом, проговорил Серобок. – Любое скопление народа для нас сейчас хуже пожара. Случайная искра – и вспыхнет бунт.

- Бунт случится, если запретить ярмарку, - скрипучим голосом попытался втолковать непонятливому бургомистру опытный Артуй. – Горожане раздражены, их нужно ублажать, а не злить…

В этот момент высокие двери, украшенные завитками, с треском распахнулись, и в зал заседаний ворвался Гнилозуб. Он шагал по паркету, твердо печатая шаг. Пушистый лисий хвост, приделанный к его шляпе, колыхался, штаны из зеленого шелка на его толстых ляжках раздувались, как паруса.

- Что, уже без меня все решаете? – закричал он, не доходя до своего места по правую руку от кресла бургомистра. – Совсем со счетов списали?

- Ах, вот и вы, - растерянно пролепетал Серобок. – Новость о вашем чудесном спасении для всех нас, как бальзам…

- Хватит лить мне сметану за шиворот! – рассерженно насел на него Гнилозуб. – В городе беспорядки. Чернь совсем страх потеряла. Вчера закидала меня камнями и грязью, а вместе со мной – начальника городской охраны, и, что совсем уже святотатство – его святейшество, главу Ордена Тихого Прикосновения, эту чистейшую, благородную душу! Оба общественных института, на которых покоится порядок – охрана и инквизиция – в их лице подверглись подлейшему осмеянию. Я требую организовать карательную экспедицию и наказать виновных.

В зале повисло молчание. Члены городского правления разинули рты – такого не ожидали даже они.

- Простите, но кого будет карать эта экспедиция? – выходя из себя, возразил бургомистр.

- Всех, кто посмел поднять на меня свою грязную лапу! – без тени сомнений заявил Гнилозуб.

- То есть всех без разбора? И как же это, по вашему, будет происходить?

- Прочесать улицу за улицей! – орал Гнилозуб. – Изловить всех смутьянов. Подозрительных посадить, остальных выгнать за пределы крепостных стен.

- И это в разгар праздника?

- Праздник – отличный момент, - не унимался магистр. – Злыдни сами полезут нам в руки.

- Но это же беззаконие! – сорвавшись, принялся тонким голосом вопить Серобок. – Власти должны защищать закон, а не творить безобразия.

Гнилозуб задохнулся от ярости. Он разорвал воротник шелковой сорочки, пытаясь отдышаться, и отступил на шаг назад.

- Вот, значит, вы как, господин бургомистр? – со зловещей угрозой в голосе проговорил он. – Вот, значит, на чьей вы стороне! Ну погодите! Вы, видно, забыли, кому вы обязаны этим постом!

- Этим постом я обязан народу, который меня выбирал!

- А кто финансировал ваши выборы? Кто заставлял народ плясать под вашу дудку? Да вы до сих пор оставались бы мелким судьей, если бы я не дал вам шанс!

- А вы никогда не получили бы контроль над заморской торговлей и рынком, если бы я не прикрывал ваш толстый зад! – забывшись, заорал бургомистр.

Внезапно оба опомнились и оглянулись на длинный стол, за которым сидели, разинув рты, члены городского правления. Оба спорщика тут же почуяли, что в пылу спора наговорили лишнего. Бургомистр заложил руки за спину, горделиво задрал нос и принял надменный вид. Гнилозуб заскрипел зубами, обнажив золотую коронку, и бросился вон из зала, на ходу бросая:

- Я думал, что порядок нужно наводить только на улицах, а оказывается, начинать нужно с городского совета!

Едва он скрылся за громко хлопнувшими дверьми, как бургомистр обернулся к коллегам и дрожащим голосом проговорил:

- Нет, терпеть это дальше решительно невозможно! От этого хама нужно избавиться, и чем скорее, тем лучше!

Голосование получилось недолгим. Самый молодой из магистров, Златохруст, побежал и вернул Гнилозуба назад с полдороги. Едва парадный мундир с фиолетовой лентой показался в дверях, как бургомистр зачитал вердикт: исключить Гнилозуба из состава городского совета, лишить его звания магистра и почетного гражданина, и заключить под домашний арест вплоть до расследования его махинаций.

 

 

Гнилозуб стремительно ворвался в высокие двери своего особняка, украшенные цветистыми узорами с облезлой позолотой. Двое привратников разинули пасти и замерли, не решаясь попадаться хозяину под горячую руку.

Магистр стрелой взлетел по широкой лестнице на третий этаж и вбежал в свой кабинет, где уже поджидал его Долгопят с серебряным подносом в руках. На подносе стояла чарка вишневой настойки – по-видимому, дворецкий, за долгие годы службы до мелочей изучивший привычки хозяина, заранее знал, что ему понадобится.

Гнилозуб опрокинул чарку в рот и провел ладонью по животу, ощущая, как горячая волна разливается по пищеводу и разжигает пожар в желудке. Дворецкий запахнул полы красно-зеленой ливреи, высоко поднял нос и уставился в потолок, стараясь не встречаться с хозяином взглядом. Но тому нужно было с кем-то поговорить, а кроме дворецкого в кабинете, как на зло, никого больше не было.

- Ты представляешь, они вывели меня из состава городского совета! – возмущенно выдохнул Гнилозуб, со звоном ставя чарку на поднос. – Меня, богатейшего и влиятельнейшего из горожан! А как они город держать собираются? Как они собираются кормить эту толпу нахлебников, пищащих в своих жалких норах?

Долгопят не решался ему отвечать. Но Гнилозуб в этом и не нуждался. Он принялся возбужденно бегать из угла в угол, выкрикивая:

- Что они там о себе возомнили? Городское правление – это я! Это мне их увольнять, а не им меня. Я и без них могу справиться. В этом городе все за меня. Твердолоб со своей стражей – на моем содержании. Орден и инквизиция – за меня, я всегда их поддерживал. Есть, правда, нищая голытьба и умники из университета, но они-то как раз ничего не решают. Да и прищучить их – проще простого.

Гнилозуб остановился посреди кабинета, выглянул в высокое окно, за которым расстилалась Рыночная площадь, и широко улыбнулся, обнажив золотую коронку.

- Вот что, Долгопят, дружок мой, - сказал он совсем другим тоном, тихим и вкрадчивым. – Распорядись-ка запереть на замок мою сокровищницу, и перестань отчислять налоги в городскую казну. Без меня она мигом опустеет. Посмотрим, что скажет стража, когда бургомистр не заплатит ей жалованья. Пусть продает гербовую печать, чтобы с ней рассчитаться!

Он сам расхохотался от своей задумки и оживленно продолжил:

- Суды перестанут получать содержание, университет – стипендии. Оружейная палата, почта, присутствия – всем придется закрыться. Решили обойтись без меня? Обходитесь и без моих денег! А в довершение всего вели приказчикам из моих сельских имений остановить обозы с зерном и соленьями, которые они посылают на продажу в город. Пусть заготавливают их впрок в моих деревенских амбарах. От этого цены на рынке подскочат так, что злая чернь взвоет. Вот пусть нищеброды и вспомнят, кто их всех кормит!

И он хитренько подмигнул Долгопяту, оскалив коронку. Дворецкий, до сих пор не решающийся проронить ни слова, только кивнул головой и тут же выскочил из кабинета. Первым делом он побежал в подвал, где лично навесил на глубокую нору с казной огромный амбарный замок. Затем он принялся рассылать вестовых в загородные поместья, из которых на городские рынки шли телеги с продуктами. Закончив с этими делами, он спустился в каморку к своей супруге, пожилой и сморщенной крыске в чепчике, и скрипучим голосом сообщил ей:

- Ты вот что… купи-ка побольше зерна и сала, чтобы на всю зиму хватило. А то боюсь, цены скоро повысятся до того, что вместо овса придется лебеду с крапивой щипать.

 

 

Торговец зерном Шишкобор выглядел очень несчастным. Его куцый хвост понуро волочился по мостовой, с которой уже неделю не сметали мусор и грязь. Позади громыхала тележка с самыми разными и самыми вкусными сортами зерна, привезенными с окрестных ферм. Шишкобор тащил за собой тележку на длинных лямках, которые он натянул на свои плечи.

Он хорошо знал путь по узким улицам цитадели, которые топтал каждое утро уже в течение многих лет. Но сегодня хозяйки не улыбались ему, как обычно.

- Опять цены выросли? Почему так дорого? – хмуро спрашивали они, выходя на крыльцо.

- Я не виноват! – с грустным видом объяснял им Шишкобор. – Стража повысила пошлины на ввоз зерна в город. Распоряжение его высокородия Гнилозуба. Он вертит ценами, как ему вздумается.

Хозяйки огорченно перебирали в руках только что собранные ячмень и овес и цокали языками. Некоторые расставались с последними медяками, другие разводили руками и показывали, что им нечего дать.

Шишкобор понуро брел дальше, и когда он прошел все улицы до единой, то его тележка не стала легче, как обычно. Почти все зерно, что он ввез, продолжало лежать на ней мертвым грузом. Он со вздохом пересчитал медяки, которых набралось всего несколько штук, и покатил свою тележку к посаду, где жил с многочисленным семейством.

А хозяйки спускались в норы и жаловались мужьям:

- Опять Гнилозуб цены взвинтил. Сколько же можно терпеть? Запасы кончаются, скоро начнем голодать.

 

 

С самого утра на Рыночной площади собирался народ. Двери ратуши были распахнуты настежь. Перед фонтаном, струи которого омывали медный столб со статуей ученой крысы, соорудили деревянный помост, на котором вечером должно было разыграться театральное представление. Но перед ним свое слово народу пожелало сказать городское правление.

Бургомистр в серебристом кафтане, расшитом золотыми нитями, торжественно сошел по ступеням, окруженный целым сонмом чиновников и членов городского совета. Начинающаяся осень радовала горожан погожими деньками: солнце как будто торопилось излить на землю свою силу перед тем, как удалиться в заснеженный край. Его блики играли в тысячах водных капель, отчего над фонтаном поднималась лучезарная радуга. Настроение у собравшихся было прекрасным, а речь бургомистра и вовсе вызвала всеобщее ликование.

- Добрые граждане Крысиного гнезда! – начал Серобок, подойдя к самому краю помоста. – Да будет вам известно, что городской совет принял решение вывести из своего состава негоцианта Гнилозуба, запятнавшего себя недостойными махинациями, а также лишить его званий магистра и почетного гражданина. Пусть этот праздничный день запомнится всем нам, как начало нового, судьбоносного этапа в жизни нашего города!

Торговцы и селяне, собравшиеся на ярмарку, не слишком хорошо уловили смысл этой напыщенной речи, произнесенной на языке, которым обычно говорят на собраниях и в судах. Они поняли только, что ненавистный олигарх Гнилозуб с позором изгнан из городского совета, и теперь жизнь станет легче.

Поднялась буря восторга. Немедленно заиграл духовой оркестр, оглушив всех гулом сверкающих медных труб. Звон литавр оказался перекрыт радостными выкриками гуляющих, пустившихся в пляс. Фермеры подхватили горожанок за расплывшиеся талии и принялись кружить их по булыжной мостовой, и выкидывали при этом такие коленца, что пришедшие целой толпой студенты только диву давались. Профессор Гладкошерст в черной университетской мантии с квадратной шапочкой не мог уследить за своими подопечными, и те немедленно разбежались по разным углам площади, выискивая фрукты и овощи посвежее. Несколько особо юрких старшекурсников улизнули в таверны, откуда тотчас же послышался звон пивных кружек и их подозрительно веселые голоса.

Шишкобор довольно потер ладони – он только что развез по прилавкам остатки моркови и репы, и теперь был свободен. Его тележка стала легкой и с громом подпрыгивала на булыжниках, и от этих звуков у ее хозяина становилось легко на душе.

- Эй, Шишкобор! Угости-ка нас земляничкой! – лихо закричал Барабаш, бывший однокурсник Тихони.

Он бродил между торговых рядов в окружении целой оравы девушек и парней и стрелял глазами по сторонам, выискивая, что бы стащить.

- Поздно! – смеясь, ответил ему разносчик. – Я уже все раздал.

- Знаем мы, что у тебя значит «все раздал», - так же смеясь, крикнула ему Яска, подруга Барабаша. – Твои запасы никогда не кончаются.

- У меня своих запасов вообще нет, - возразил ей разносчик. – Это фермеры мне с полей везут.

- Так пойдем с нами в таверну, - пригласил Барабаш. – Отпразднуем отстранение этого подлого Гнилозуба. А то он грозился наш универ закрыть. Может, хоть теперь инквизиция от нас отвяжется?

Шишкобор с радостью согласился, и, бросив пустую тележку у входа, присоединился к шумной толпе студентов, по-хозяйски занимающих лавки за деревянными столами.